ГЛАВА 1.

Велосипедная шина взорвалась, когда Олег спускался, отпустив тормоза, с крутого, высушенного жарой до гладкости бетонки, склона между двух рощиц — берёзовой и ольховой.

Она не лопнула, а именно взорвалась. Велосипед подбросило — следующее, что мальчишка помнил, было голубое-голубое, очень чистое небо. Он лежал на траве в обочине,чудом избежав встречи с берёзовым стволом, и в это небо таращился. Велосипед, задрав скособоченное переднее колесо, мирно лежал рядом.

Колесо всё ещё крутилось.

Не спеша вставать, Олег спокойно подумал, что вот так разбиваются насмерть. Ничего не успев понять. Окажись по бокам не травка, а ограждение или твёрдая дорожка — и адью. Сливайте мозги в тазик.

Потом у него заболел левый локоть. Потом, немного позже — язык. Это когда он увидел разлетевшуюся в лохмотья камеру и лопнувшие лямки прикреплённого на багажнике рюкзака.

— Гадость швейцарская, — с чувством сказал он и пнул велик. — Рама карбон.

Помощи ждать было неоткуда. От станции он отмахал километров десять. Впереди тропинка петляла через луг и пряталась в синеющем за лугом лесу — километра три. Ни единой души на этом пространстве могучей Родины не было.

Обвинять тоже было некого. Разве что велосипед.

Оценив все эти обстоятельства, Олег занялся транспортом. Ему хватило полуминуты, чтобы понять — восстановлению камера не подлежит. Это значило, что нужно разбортировать велик, менять и накачивать камеру, снова ставить колесо…

На жаре, приближающейся к +30 уже в девять утра.

«Это в наказание, — уныло подумал Олег. — Надо было не выпендриваться, а ехать той же дорогой, что и нормальные люди. Получилось бы дольше, но быстрее. Если так можно сказать.»

Он ещё раз огляделся, стащил майку с эмблемой клуба «Барселона» и занялся ремонтом…

…За свои тринадцать лет Олег ни разу не был в деревне. Был в Анталии, на Мальте, в Германии и на Лазурном Берегу. Четыре года подряд,с тех пор, как у отца и мамы наладились дела с работой. Почти одновременно — отец, хороший инженер, перешёл на работу в частную фирму, а мама, учитель английского, прошла какие-то курсы и устроилась в совместное англо-русское экспортное предприятие. Появились деньги, которых раньше не хватало, евроремонт в квартире провели, вместо «жигулей»-восьмёрки в новый гараж встали бок о бок две одиннадцатых модели: мамы и отца.

Времени — вот чего не стало. Его нехватка и была причиной того, что Олег возился сейчас с велосипедом на пустынном деревенском просёлке вдали от цивилизации.

Он уже смутно помнил, что раньше было как-то по-другому. Вечерами он и родители оказывались вместе — было так весело… Ему было всего семь, когда родители с институтскими друзьями отца взяли его в поход — долго собирались и собрались наконец. Подробностей Олег не помнил. Осталось только твёрдое ощущение, что было здорово — а еще воспоминание о том, как много смеялись отец и мама.

Когда отец натыкался в шкафу на туристские принадлежности, он всё время морщился, словно болел зуб. И вот уже пятый год перед каждым летом обещал, что «созвонюсь со своими — и махнём, надоели эти курорты!»

А потом Олег ехал с мамой в Анталию. Или в Германию. Без отца. В остальное время он и маму почти не видел. Они зарабатывали деньги. Большие деньги, и это было здорово. На эти деньги ему купили велосипед. И комп. И кучу игр к нему. И свой телик. И много барахла.

И ещё на эти деньги он ездил на Мальту. Или на Лазурный берег. Вдвоём с мамой, которой и туда постоянно звонили по надоедливому сотовому.

Олег ненавидел этот сотовый. Если бы он был помладше, то непременно разбил бы его. Но ему было тринадцать, и он понимал, что не в телефоне дело.

В этом году, в мае, отец радостно и уверенно сказал: «Ну всё, братцы! Идём летом!» Олег обрадовался, и мама обрадовалась. Он так уверенно это сказал, что Олег поверил. Поверил.

А в конце мая отец смущённо пожимал плечами: «Съездите пока куда-нибудь… А в июле посмотрим. Так получилось.» Олег упрямо сказал: «Ты обещал.» Мама накричала на него — отец вмешался, она накричала и на отца тоже. В последние годы она вообще стала раздражительной, у неё часто болела голова, и она зло, непохоже на себя, ругала начальство предприятия, которое обязывало на работе говорить только по-английски, работавших там англичан — невероятно высокомерных, относившихся к русским сотрудникам, как к людям второго сорта… Но даже больше высокомерия её раздражали… улыбки. «Наденут её с утра, — презрительно говорила она об этих улыбках, — и ходят весь день. Так и хочется им объяснить, что у нас в России постоянно открытый рот — признак или дебилизма, или насморка.»

Успокоившись, мама сказала: «Июнь побудешь в Воронеже, а в июле поедем с тобой в Израиль.» Отец с наигранной бодростью добавил: «А в августе всё-таки…» Олег его даже не дослушал — посмотрел в окно, за которым вовсю зеленел май и стеклянным голосом ответил: «А обрезание себе не сделать? Не поеду ни в какой Израиль.» Потом ушёл в свою комнату и заперся. Считается, что мальчишкам плакать нельзя, но он немного поплакал — уж очень было обидно. Лето в городе — ничего хуже себе и представить нельзя, особенно если оно выдастся жарким. Да ещё и в одиночестве — единственный настоящий друг Олега, Юрка, уехал в апреле с родителями в Австралию. Навсегда уехал, правда, сам очень не хотел. Но что в таких случаях решают тринадцатилетние мальчишки?

Мама пришла к нему в комнату вечером — постучалась, Олег нехотя отпер и сел в кресло, приготовив наушники «сидюка» — в знак того, что немедленно прервёт любой контакт, если его вздумают уговаривать. Но мама не уговаривала — она села рядом, долго молчала, а потом спокойно спросила: «Ты правда не хочешь ехать за границу?» «Да,» — буркнул Олег. «С походом ничего не получится,» — так же спокойно сказала мама. «Знаю, не дурак,» — ответил Олег. «Будешь всё лето сидеть в Воронеже?» — поинтересовалась мама. «Буду,» — упрямо заявил Олег. «Глупо,» — заметила мама, но не так, что вроде Олега назвала дураком, а задумчиво, словно отвечая каким-то своим мыслям. Олег на неё покосился — сейчас она была немного похожа на прежнюю его маму, весёлую и находчивую, на которой держалась семья. Олег даже выключил «сидюк» — в наушниках Маршал как раз заявлял, что «только чёрный ворон знает ответ, а мы — нет!» (Олега, кстати, часто удивляло, до чего интересно, бывает, совпадают песни и происходящее в жизни, если не глядя включить кассету — почти колдовство!) «Ладно,» — спокойно, как будто что-то решив, объявила мама, поднялась и вышла из комнаты Олега.

Следующий день был пятница, короткий у мамы — она вернулась с работы, переоделась и немедленно уехала. Отец отмалчивался, и выходные Олег провёл в недоумении, к середине воскресенья перешедшем в беспокойство. Но мама вернулась вечером.

Правда, она так ничего и не объяснила Олегу, поэтому причины её неожиданного отъезда понятней не стали. Но вечером, ложась спать, Олег невольно подслушал, как разговаривали за стенкой мама и отец — довольно громко. «Ты бы видел, что там! — сердито и в то же время растерянно говорила мама. — Всё заброшено, развалено, людей — и тех почти не осталось, школа закрыта!» «Такое сейчас не редкость,» — отвечал отец. А мама, вздохнув, продолжала: «Почему-то я уверена: будь живы тётя Вера и Валюшка — такого не случилось бы… Знаешь, Дима, так неприятно было это увидеть, как обидно… Я же помню там всё совсем не таким!»

И Олег понял — мама ездила к себе на родину. В Марфинку, где родилась и прожила до двенадцати лет, где её мама — бабушка Олега — работала учителем и где до сих пор жили какие-то родственники. Потом Семёновы переехали в Воронеж, где мама в школе познакомилась с отцом. Это было давно, в шестидесятых годах. Потом у них родился сын — Олег, но не тот Олег, который он, а другой. Старшего брата младший Олег никогда не видел. Живым. Ему было тринадцать — столько же, сколько сейчас самому Олегу — когда он на велосипеде ехал по мосту через Воронежское море — и сумасшедшая легковушка сбросила его в воду… Олег появился уже после этого, хотя врачи и говорили, что маме не стоит рожать второй раз — что-то там в организме. Иногда мама с горечью говорила, что у них всё не слава богу, потому что уехали с родины. Отец морщился: «Ну и что бы ты стала сейчас там делать?

Мы с тобой уже не молодые — в огороде возиться!» Олега это удивляло — он знал, что его родители старше родителей большинства одноклассников, но «немолодыми» они не выглядели: мама — красивая, стройная, отец — сильный, подтянутый…

А Валюшка и тётя Вера — это лучшая подружка мамы и её мать, директор Марфинской школы. Они тоже погибли — и очень похоже, от чего, может быть, маме всё и казалось зловещим. Через год с небольшим после отъезда Семёновых тётя Вера с дочкой ехали в райцентр на мотоцикле (чуть ли не единственном на всё село — тётя Вера привезла здоровенный немецкий «Цундап» с войны, где воевала в спецназе ГРУ — Главного Разведывательного Управления!), и «студебеккер», возвращавшийся из района порожняком, сбросил мотоцикл под откос ударом своего передка — на полной скорости. Водитель был в стельку пьян и даже, кажется, не понимал, что сделал…

Мама рассказывала об этом. Она раньше вообще любила рассказывать про своё детство — а Олег любил эти рассказы слушать, удивляясь тому, какой странной и непохожей на нынешнюю была тогда жизнь. Но рассказ об этой аварии всегда заставлял его внутренне сжиматься. Мама рассказывала, что тётя Вера часто брала с собой кататься и её — особенно если ехала в райцентр, тогда это было событием, как сейчас поездка за границу. И, если бы Семёновы жили в селе, если бы мама опять поехала со своей подружкой — у него, Олега, сейчас не было бы мамы. Так он думал сначала, а потом до него дошло, что это ерунда. Не мамы, а его, Олега, не было бы! Эта мысль оказалась настолько жуткой, что Олег и сейчас помнил, как тогда, несколько лет назад, отчаянно мотал головой, словно вытряхивая страшную мысль из мозга, а потом принялся громко напевать…

Это он вспомнил, слушая голоса за стеной. Потом мама сказала ещё: «И получается, что там он будет совершенно один.» Отец спокойно возразил: «Тут он тоже будет один, Юрка-то его уехал. Я, если честно, себя виноватым чувствую — обещал парню… Пусть хоть так, если у него на заграницы аллергия.» «Нет, но вот ведь свинёнок! — негодующе объявила мама. — Израиль ему уже не то! Совсем заелся!» Отец вздохнул: «Я бы на его месте тоже послал все эти пляжи и пальмы к чёртовой мххх… короче, далеко. Надоедают они мгновенно, как будто тебя одними пирожными кормят. А наша средняя полоса…» «Это картошка с мясом, — насмешливо сказала мама. — Молчал бы уж, «наша»! Только в турпоходы из города и выбирался, ах природа, ах погода! А что такое воды натаскать для бани, ты знаешь? Или печь растопить?» «Ну так дай и ему это узнать,» — предложил отец.

Они ещё говорили, но тише. А Олег, лёжа в кровати, смотрел на звёздное небо за окном и пытался понять, что такое придумала его родительница — пытался, пока не уснул.

Утром вопреки его ожиданиям мама ничего не сказал, и Олег отправился в школу недоумевающий и немного растерянный. Был последний понедельник и вообще последний учебный день в году, вернулся мальчишка рано и до самого вечера не мог ни за что приняться толком — не смотрелось, не читалось, не игралось на компьютере и не слушалось музыку… Когда появилась мама — она приехала раньше отца — и Олег принимал у неё в прихожей сумочку, она неожиданно спросила:

— Неужели ты всё лето собираешься просидеть в Воронеже?

— Я этого не хочу, — осторожно начал Олег и добавил: — Но ни в какую заграницу не хочу ещё больше!

— В Израиле очень интересно, — нейтральным тоном заметила мама, снимая туфли.

— Там террористы, — буркнул Олег. — И вообще. Не хочу.

— Тогда тебя придётся отправить в ссылку, — совершенно серьёзно сказала мама. — В добровольную. Поедешь на Марфинский кордон, к деду Антипу.

— Куда? К кому? — растерялся Олег.

Мама со вздохом пояснила, что кордон — это такое место в лесу, где живёт лесник. Лесник — и есть дед Антип, который на самом деле Олегу не дед, а сколько-то-там-юродный прадед и родился то ли в 1900, то ли в 1901 году. Тут Олег возмутился эгоистично:

— Это по правде ссылка! Мне его что, с ложечки кормить там?!

— Этого тебе делать не придётся. Обещаю, — странным голосом сообщила мама. — Выбирай: или Воронеж на всё лето, или Израиль в июле со мной, или кордон на срок не меньше месяца.

Олег уловил, что мама хочется, чтобы он поехал на кордон. Да ему и самому этого хотелось, если честно. «Место в лесу» — это звучало заманчиво. Пожалуй, могло оказаться немногим хуже похода… Конечно, хотелось бы втроём. Но если нельзя — лучше быть одному, чем торчать летом в пустой квартире и видеть не похожих на себя родителей. Портил картину только этот дед Антип, которого Олег не видел и видеть не стремился — по собственному опыту он хорошо знал, что люди старше 60 лет считают всех подростков наркоманами, бандитами и социально опасными личностями. Но, может, он не такой уж занудный?

…2 июня на вокзале мама отобрала у Олега недавно подаренный мобильник и напутствовала ласковыми словами:

— Раньше чем через месяц можешь сигналов не подавать. Приедешь — попросил Кн… деда дать радиограмму на почтамт Фирсанова.