1
Дыхание дракона
– Стой, злой дракон!
Билли недоуменно разглядывал высокую призрачную фигуру, закованную в темную кольчугу. Незнакомец напоминал не то какого-то рыцаря, не то ожившего игрушечного солдатика. Но отчего он так разозлился? Разве он может кричать на меня?
Рыцарь взмахнул мечом, который держал в правой руке. Блестящий клинок сверкнул на солнце, и его латы зазвенели в такт проворным и умелым движениям. Взмахнув щитом, он прорычал свой вызов:
– Я не страшусь ни тебя, враг, ни твоего адского пламени! Давай сразимся и тогда увидим, кого хранит Создатель!
Билли открыл было рот, чтобы ответить, но сказать ничего не смог. Его горло раскалилось, как мостовая под солнцем, кислота хлынула из кипящего желудка. Судорожно вздрогнув, он изрыгнул облако горячего пара, обжегшего язык и опалившего губы. Секунду спустя из его разинутого рта вырвался поток огня и, клубясь, обрушился на рыцаря.
Выставив вперед щит, рыцарь попытался укрыться за его толстой броней. Когда огневой столп врезался в щит, пламя рассыпалось по краям, вырвав из руки у рыцаря меч и пожирая его рукав. Рыцарь затряс рукой, замахал ею, как горящим крылом.
– Распроклятый ящер!
Билли зажал рот ладонью и в щель между пальцами попробовал втянуть холодного воздуха, чтобы охладить свой распухший язык. Что происходит? Неужели это я извергаю огонь? Он думает, что я дракон, что ли? Билли взглянул на свои руки. Обычные руки, по пять пальцев на каждой, ни чешуи, ни когтей. Но что-то было не так. На правом указательном пальце блестело кольцо. Где-то он его уже видел…
Из середины кольца на него глядел темно-красный камень, точно кровавый светящийся глаз, пророческое око таинственного старого оракула, глубокий сосуд бурлящего алого цвета. Этот циклопический взгляд как будто притягивал Билли ближе и ближе к себе, так что даже голова у него пошла кругом. Его уши вытянулись и заострились, рот растянулся в зубастом оскале. Еще несколько мгновений – и превращение завершилось.
– Я – дракон! – закричал он.
Рыцарь снова выглянул из-за щита, держа голую руку на отлете, чтобы не касаться тела. Рукав сгорел дотла. Яркий красно-бурый след на его запястье курился дымком, точно клеймо на бычьей шкуре.
– Ну еще бы! – проревел он. – Я ведь не слепой!
Он снова поднял меч. На этот раз из вершины меча высоко в небо взметнулся луч света, словно луч лазера. Рыцарь с новой силой стиснул челюсти.
– И все же я не страшусь ни тебя, ни твоего адского огня, ни твоих адских крыльев!
Крыльев? Он сказал «крыльев»? Билли оглянулся. Крылья! Он попробовал сделать робкий взмах. Получилось! Взмахнув ими смелее, он почувствовал, как его тело отрывается от земли. Десять футов. Двадцать. Снизу рыцарь-лилипут грозил ему мечом, но он больше не мог разобрать, что тот кричит. Рыцарь пищал, как мышь, попавшая в мышеловку, и его слова рассеивались по ветру и обращались в звон, походивший на звон будильника, а не на угрозы взбешенного воина. Этот звук постепенно затих, словно тамбурин в руках задремавшего музыканта.
Билли поднимался все выше и выше, пока свет совсем не померк. Он достиг черного полога абсолютного покоя и поплыл в редком воздухе, сменяющемся ледяной жгучей невесомостью. Его крылья забились, напрасно ища опоры для тела. Затем внезапно сложились и съежились до размеров крыльев мотылька. Билли, чувствуя себя оледеневшим беспомощным пингвином, который оторвался от земли, точно носок, набитый мраморными шариками, стал стремительно падать сквозь вакуум. Он замахал руками, отчаянно пытаясь ухватиться за что-нибудь, чтобы остановить свое падение. Хотелось закричать, но голос заглох в мертвой пустоте. Неужели никто не спасет его? С секунды на секунду он рухнет на деревья или на камни там внизу и переломает себе все кости. Он закрыл глаза. Падение продолжалось…
Билли резко вскочил на постели, вытаращил глаза и принялся озираться в сумраке комнаты. Он тяжело дышал, свесив язык, как усталый спаниель. Вместо холодных и твердых камней внизу под ним и поверх ног было что мягкое и теплое. Закрыв рот, он дрожащими пальцами стал судорожно ощупывать одеяло. У него вырвался хриплый вздох облегчения:
Я спал! Все это было во сне!
Он потер ладонями свои влажные от пота щеки. Никакой чешуи! Он вывернул шею, заглядывая себе через плечо, и руками попробовал ощупать спину, но не давала пижама, которая плотно скрутила его тело, пока он ворочался и метался во сне. Он вскочил с постели и на цыпочках подошел к выключателю, обходя свои незаконченные карандашные наброски, белевшие в предрассветных сумерках точно съежившиеся маленькие призраки. Билли с размаху шлепнул ладонью по стене. Мимо! Еще раз. Ага! Свет!
Билли зажмурился и заморгал, глядя на два плафона в люстре на потолке. Затем, прыгая на одной ноге и осторожно переступая через разложенные на полу рисунки и инструменты, он добрался до зеркала, повернулся спиной и чуть ли не со страхом глянул на свое отражение. Крыльев не было! Почувствовав громадное облегчение, он выдохнул. Мокрая от пота измятая пижама, облепившая его плечи, нигде не топорщилась. Он вспомнил свое огненное дыхание во сне и попытался причмокнуть горячими сухими губами. Похоже, я зажарил того рыцаря и съел его на завтрак!
Сунув под мышку школьную форму, он зашаркал по коридору в ванную, припоминая свой сон. Сон уже терял над ним власть, рассеивался, как туман под ярким утренним солнцем. Был ли там рыцарь? Я не помню. А я был драконом?
Он включил в ванной свет и оглядел полку под зеркалом. Ага, вот освежитель дыхания. Схватив пластиковую бутылку, он прочитал, что было написано сбоку. Чистое, свежее, прохладное дыхание! Ну, раз в рекламе по телевизору эта штука всем помогает… Он прополоскал горло несколько раз, но рот все равно был словно полон горелых углей. Как там поется? Ах да: надоело дышать по-собачьи? Супер Фреш – вот решение вашей задачи. Но сейчас он был бы и тому рад.
Билли хмуро поглядел на свое отражение в зеркале и со злостью грохнул бутылкой о полку. Все без толку.
Опершись одной ладонью о раковину, а другой потирая подбородок, он наклонился к зеркалу, чтобы проверить, не пробивается ли щетина. Нет, сегодня не его день. Но хотя бы прыщей нет – и то хорошо. Выпрямившись, он стал осматривать рыжие волосы на руках. Кажется, они стали толще и ярче, хотя ни единого рыжего волоска не было в его помятой после сна, густой, жесткой и непослушной черной поросли на голове. Он несколько раз провел растопыренной пятерней по шевелюре, отчего волосы сначала встали дыбом, а затем упали на одну сторону.
Затем он стал пристально разглядывать свое отражение, кренясь вперед, пока не стали видны отдельные поры на коже. Широко открыв рот, он дыхнул на зеркало и продолжал с напряжением вглядываться, ожидая результатов. Зеркало не запотело. Третий день подряд!
Он выпрямился и слегка подул на костяшки пальцев.
– Ой! – Он затряс рукой и поскорее сунул ее под холодную воду. Ошпарился собственным дыханием! Под струей воды надулся красный пузырь. Ничего себе! Это что-то новенькое!
Может, пора наконец сказать родителям? Вот только не заставят ли они его носить медицинскую маску, чтобы никто не обжегся? В школе его уже прозвали Драконий Дых. Не хотелось бы получить еще одну кличку вроде Ящер-огнегуб.
А может, внутри поселился грибок? Инопланетная форма жизни завелась у него во рту, чтобы положить начало новой цивилизации? Когда он проводил языком по нёбу, было ощущение, что он лижет твердую и скользкую эмаль, нечувствительную к прикосновениям языка. Пришельцы, питающиеся слюной. Что-то подобное я уже слышал. Не помню где.
– Уильям! – позвала снизу мама. – Шевелись! До автобуса тебе еще надо успеть позавтракать!
Билли вздохнул и стал одеваться, первым делом натянув свои любимые, в прошлом белые штаны, с глубокими карманами на бедрах. Из правого кармана торчали два карандаша и шариковая ручка, прицепленные к карману за колпачки. Накинув рубашку и наспех завязав шнурки на кроссовках, он заторопился вниз, остановившись лишь на секунду, чтобы погладить Гэндальфа. Лохматый кот зевнул и выгнул спину навстречу хозяйской ласке.
– Ты бы не стал обзывать меня Драконий Дых, правда? – Билли в последний раз провел ладонью по кошачьей спине и помчался вниз, прыгая через ступеньку. В самом конце он перемахнул сразу четыре ступени, так что его кроссовки звонко шлепнулись о деревянный пол.
Он остановился и прислушался. Мама напевает. Значит, готовится что-то вкусное.
Он пошел на эти сладкие звуки, и его нос учуял аппетитный запах утра. Он сделал глубокий вдох, смакуя ароматы жареного бекона и свежего кофе, сразу повеселел и начал насвистывать ту же мелодию, что напевала мама. Недавно он слышал ее в каком-то фильме. Как же называется эта песня? Кажется, там что-то о воспоминаниях, о прошлом.
Как только он вошел в кухню, она обернулась и протянула ему сверток в фольге и высокий стакан апельсинового сока.
– Твой отец ест бекон с яичницей, – сказала она, – но я не знала, встанешь ли ты вовремя или нет, так что тебе я не приготовила. И приготовить уже не успею.
Билли с недовольной гримасой покосился на фольгу:
– Опять «Поп-тартс»?[1]
– Кто рано встает, тому бог дает. Ты один у нас соня, сам знаешь.
Билли взял сверток и стакан и стал потягивать сок, облокотясь о разделочный стол и рассеянно наблюдая, как мама хлопочет по кухне. За последнее время он сильно вырос, и ему больше не приходилось тянуть руку, чтобы взять что-то у нее. Теперь они были одного роста в пять футов и семь дюймов, но в остальном, конечно, различались. Она была хрупкой женщиной с волосами длиной до плеч, светлее, чем у него, но блондинкой ее нельзя было назвать. Кожа у нее тоже была светлее, и в чертах лица проглядывало что-то немецкое или шведское.
Билли посмотрел на стол, где завтракал отец. Тот сидел, откинувшись на спинку стула, жевал тост и читал газету, которую держал в сильных волосатых руках. Билли воистину был сыном своих родителей. Смуглую кожу он унаследовал от отца. Он всегда считал, что предки отца родом из Британии, хотя, когда он однажды спросил об этом, отец ответил: «Я слишком черный и ни за что не приучился бы пить горячий чай».
– Мам, помыть посуду? Может, еще чего-нибудь сделать? – очнулся от задумчивости Билли.
Мама поставила сковороду в раковину.
– Нет, спасибо. Папа помоет после завтрака. – Она брызнула на сковороду мылом и повернула кран. – Ты вчера вечером рисовал плакат ко Дню города?
– Нет, я хотел закончить тот портрет для папиного друга.
– Портрет бассета? Собаки доктора Франклина?
– Ну да. Я оставил его на столе, чтобы папа…
– Явился и готов к исполнению приказаний, – перебил его низкий голос. – Он у меня тут.
Билли обернулся и увидел, что отец держит в руке большой лист бумаги.
– Отличная работа, – продолжал он, – вылитая Мэгги.
Сделав два больших шага к столу, Билли сел и поставил свой стакан сока у своего локтя.
– Спасибо, – поблагодарил он, протягивая руку к отцовскому кофе. Обхватив ладонью теплую чашку, он широко улыбался и ждал с видом, говорившим: можно мне глоточек?
Отец метнул на него свирепый взгляд, но Билли знал, что это притворство. Хотя густые отцовские брови хмурились и каждая черточка его лица сорока с лишком лет изогнулась под углом сто восемьдесят градусов к подбородку, блеск в его карих глазах выдавал его.
Сделав большой глоток, Билли поверх края чашки наблюдал за отцом, который, пряча усмешку, делал вид, что рассматривает рисунок.
– Аххх! – с наслаждением протянул Билли, отставляя чашку, и вытер рот отцовской салфеткой. – Фотография Мэгги, что тебе дал доктор Франклин, была маленькой. – Билли указал на рисунок. – Но я решил нарисовать ее большой.
– Старина док будет в восторге. Как ты хочешь получить гонорар на этот раз?
Прежде чем ответить, Билли глотнул апельсинового сока.
– Скажи ему: пусть пошлет чек в приют для бездомных животных и укажет на нем мое имя. Они поймут, что им делать.
– Твое имя? Чем они там занимаются? Строят отделение для бездомных кошек имени Билли Баннистера?
– Они и вправду расширяются. Понимаешь, дружкам Гэндальфа нужно жилье получше.
– Да, я помню, на что это было похоже, когда ты выбирал Гэндальфа. Эти кошачьи клетки стояли выше моей головы.
– Так что они любой помощи рады.
– Конечно, но разве ты не хочешь оставить хоть немного денег себе?
– Нет. Завтра на Дне города я еще заработаю. – Билли с улыбкой уставился на кофейную чашку. – Может, мне хватит на собственную кофеварку.
Отец, мельком взглянув на рисунок, как бы невзначай наклонил к себе чашку, но кофе оставалось лишь на донышке.
– Так что мне ему передать? Сколько он должен будет послать?
– Не знаю, – пожал плечами Билли. – Двадцать долларов?
Отец Билли, подняв портрет повыше, снова окинул его взглядом:
– Это, может быть, лучшая из твоих работ. – Он протер стол чистой салфеткой, разложил рисунок и стал сворачивать его в трубку. – Я попрошу пятьдесят. Для дока это не должно быть проблемой. – Пристроив рулон между солонкой и перечницей, он опять взялся за свою сложенную газету.
– Пятьдесят было бы здорово, – согласился Билли.
– Идет. Может быть, дружки Гэндальфа захотят подарить тебе кофеварку на Рождество.
Отец широко улыбнулся и в шутку шлепнул Билли по голове газетой. Билли попытался выхватить газету, но отец оказался проворнее и успел отвести руку. Тогда Билли бросился вперед, обхватил руками отцовскую шею и повалил его на пол. Прямо на кухне Баннистеров начался поединок мирового чемпионата по борьбе, но, поскольку оба соперника умирали со смеху, исход его остался неясным.
– Мальчики! – позвала мать Билли из прихожей. – Я слышу, как шумит мотор. Наверное, это автобус. Хотя еще рано.
Билли вскочил на ноги и протянул руку отцу, помогая встать. Он любил ощущать его большую руку в своей, его мужское пожатие, и его наполняла гордость оттого, что он может поднять его, хотя отец был по крайней мере на пять дюймов выше и, наверное, на сорок фунтов тяжелее. Однако жира у него почти не было. Билли знал наверняка, поскольку они часто боролись.
– Больше тренируйся, па! Скоро я тебя одолею.
Отец причесал пятерней свои густые каштановые волосы и рассмеялся.
– Ни за что!
Билли было недосуг причесываться. Он быстрее проглотил остатки сока и направился к двери. На полпути обернулся и спросил, продолжая медленно пятиться к выходу:
– Так ты сможешь изменить свой график на завтра, чтобы помочь мне на карнавале?
– Будь уверен. Помнишь, что я сказал, когда ты спрашивал в тот раз?
Билли улыбнулся и показал пальцем на отца, чей палец, в свою очередь, указывал на Билли.
– Положись на меня, – произнесли они в один голос и одновременно подмигнули друг другу.
Оба засмеялись, и Билли снова заторопился к выходу, чтобы успеть на автобус.
Он вручил матери свой стакан из-под сока, быстро клюнул ее в щеку, схватил рюкзак и выскочил за дверь. Она поморщилась, потирая щеку, но тут же превозмогла себя и помахала ему рукой.
Как бы Билли ни спешил, он заметил это. Он помахал ей в ответ на бегу, но забеспокоился, что, должно быть, выдал свой секрет – секрет своего огненного дыхания. Он старался дышать в сторону, когда они с отцом возились на кухне; один промах – и все стало бы ясно.
Билли оглядел Кордел-роуд – улицу с двусторонним движением у его дома, но автобуса нигде не было видно. Только синий «кадиллак» маячил на углу в двухстах футах поодаль. Странно. Неужели он опоздал на автобус? Он метнулся через дорогу, где была остановка, и поглядел в другой конец улицы. В той стороне автобуса тоже не было.
Когда «кадиллак» начал медленно приближаться, Билли насторожился. Что бы это значило? Может быть, этот парень просто заблудился? Он прищурился, пытаясь разглядеть водителя, но лобовое стекло горело бликами от восходящего солнца. В желудке тяжело забурчало. Не тошнота и не несварение, а более глубокое беспокойство. Гнездо тревоги зашевелилось у него в животе, будто сотня трепещущих колибри.
Билли хотел было перейти дорогу и вернуться домой как ни в чем не бывало, конечно. Он щелкнул пальцами и встряхнул головой, сделав вид, что он что-то забыл, и ступил на проезжую часть. Но «кадиллак» дал газу, и Билли отпрыгнул обратно на тротуар. Машина пронеслась мимо, скрипя шинами, но в этот момент из-за дальнего поворота вынырнул автобус.
«Кадиллак» снова заскрипел, останавливаясь не далее чем в десяти футах от Билли. Открылась дверца водителя, и из машины вышел низкий, приземистый человек. Билли повернулся и быстро зашагал по направлению к школе, надеясь, что автобус подберет его по пути. Так я быстрее доберусь до школы, чем если бы я вернулся домой. Кроме того, я не пропущу автобус.
– Баннистер! – закричал водитель. – Стой!
Он знает меня. Но я его не знаю. Не буду обращать внимания.
Услышав шум двигателя, Билли обернулся и увидел, что желтый пузатый школьный автобус уже поравнялся с «кадиллаком». Автобус подъехал и остановился на его стороне дороги.
– Баннистер!
Билли оглянулся.
Теперь водитель «кадиллака» трусил в его сторону. Дверь автобуса открылась, и Билли вскочил на ступеньки, чувствуя, как шевелятся волосы на затылке и вниз по спине бегут мурашки. Он махнул водителю автобуса:
– Мистер Хорнер, быстрее закройте двери.
Мистер Хорнер потянул за рычаг, и створки двери захлопнулись. Взглянув в узкое дверное окно, Билли увидел, что водитель «кадиллака» стоит на дороге, положив руки на бедра, и смотрит на автобус. Билли не мог разглядеть выражения его лица. Что там было? Злость? Разочарование? Когда автобус тронулся, он снова поглядел в окно. Может быть, он побежит обратно к машине и станет преследовать?
Билли вопросительно взглянул на водителя автобуса, гадая, заметил ли тот незнакомца. Мистер Хорнер хотя и не отличался болтливостью, но великолепно умел передавать свои мысли посредством набора по меньшей мере тысячи искусных хмурых гримас, по одной для каждой из отрицательных эмоций, что существуют на свете. Сегодняшняя гримаса говорила: «Шевелись, Баннистер. Я облил себе брюки горячим кофе и не расположен ждать, пока ты там копаешься».
Билли вздохнул и посмотрел в длинный проход между сиденьями. Сквозь заднее стекло он увидел удаляющуюся фигуру незнакомца, который возвращался к своей машине. Дрожь, начавшаяся в желудке, расползлась повсюду, охватила все его члены. Что это за тип? Чего ему от меня надо?
Когда он шагнул в проход, причудливые образы его ночного кошмара вновь завладели его мыслями. Он вспомнил свое горячее дыхание и выражение боли на лице матери. Он поморщился, чувствуя, как в желудке продолжает бурлить кипящий котел. Его словно преследовали призраки, жужжащий рой невидимых страхов. А теперь и настоящий преследователь, из плоти и крови, внаглую объявился у самого его дома.
Билли содрогнулся и туже подтянул рюкзак на спине. Я точно загнанная дичь. Но только кто охотник?